Так жаль, что крымские леса запрещены для посещения! Потому что в минувшие выходные в Симферополе и окрестностях прошёл самый что ни на есть настоящий грибной дождь. Небо было светлым. Вовсю сияло солнце. И вдруг его резко накрыла серая тучка, пролившаяся тёплыми крупными сильными каплями. В нашей многоэтажке соседи распахнули окна, ловили руками пляшущую на подоконнике тугую прозрачную братию. Кто-то крикнул: «Эх, за маслятами бы сейчас в сосновый бор!». Увы, День грибного дождя, отмечаемый сегодня в мире, пройдёт без бора. Но у нас ведь есть воспоминания.Именно в августовскую пору мама брала отпуск, и на автобусе мы ехали в деревеньку с весёлым именем Званное, за околицей которой начинался густой лес. Вдоль дороги тянулся светлый березнячок. Ступив на его территорию, ты весь превращался в сплошной поиск. Глаза бегали от одной низинки к другой. Наклонять спину в 10 лет было легко и просто, и я без конца разгребала слипшиеся листики, из-под которых нередко высовывалась бархатистая зеленоватая шляпка моховичка. «Мама, посмотри, какой гриб!» — гордо поднимала я над головой срезанную ножом добычу. Она, улыбаясь, неспешно возвращалась, и я с удивлением замечала, что дно её корзинки уже скрыто и рябеньким подберёзовиком, и крепенькими маслятами с жёлтым подбрюшьем, и даже парой боровичков. Я ревностно ахала — и когда успела набрать столько?
Августовские поляны выглядели мятыми из-за пожухлой травы, но какие-то цветы с ползучими стеблями, резавшими пальцы, пока набрать было можно. Уносили с собой пару килограммов дикой груши. Варили её с яблоками, которым она придавала такой волшебный аромат, что зимой подогретое огненным чаем варенье пахло и лесом, и жарким августом, и подвядшим букетом, и счастьем безмятежного детства.
Ближе к обеду устраивали пикник на подстилке из отмерших сосновых иголок. И так вкусно уплетались за обе щёки простейшая отварная картошечка с укропом, куриная котлетка и розовый помидор с сочной перламутровой серединой! А потом за щёку укладывалась конфета «Гусиные лапки», таявшая медленно, ванильно-шоколадно, и делавшая продолжение грибной охоты замечательно приятным.
Мама успевала всё — и поаукаться, и рассказать о груше-дичке, и что за птичка запела, и трав набрать на сушку, и грибов на жарку-засолку. Иногда нас в лесу заставал дождь. Сосняк сразу становился шумным, серел, будто злой старик укутывал его лёгкой ватой. На остановку автобус приходил не сразу. Уставшие, мы с сестрой жались к маминому боку. Иногда в кармане её старой кофточки я находила ту самую грушу-дичку или миниатюрную бараночку с маковыми зёрнышками. Всё это немедленно съедалось-схрустывалось. И была дорога домой, когда дождь растекался струями по автобусному стеклу, и хотелось вобрать в себя прошедший день до донышка, унести, сохранить его силу и питаться ею на крутых жизненных изгибах, без которых, конечно, не обошлось. Ой как не обошлось! Но тогда я ничего такого не знала.
Ирина ИВАНЧЕНКО
Так жаль, что крымские леса запрещены для посещения! Потому что в минувшие выходные в Симферополе и окрестностях прошёл самый что ни на есть настоящий грибной дождь. Небо было светлым. Вовсю сияло солнце. И вдруг его резко накрыла серая тучка, пролившаяся тёплыми крупными сильными каплями. В нашей многоэтажке соседи распахнули окна, ловили руками пляшущую на подоконнике тугую прозрачную братию. Кто-то крикнул: «Эх, за маслятами бы сейчас в сосновый бор!». Увы, День грибного дождя, отмечаемый сегодня в мире, пройдёт без бора. Но у нас ведь есть воспоминания. Именно в августовскую пору мама брала отпуск, и на автобусе мы ехали в деревеньку с весёлым именем Званное, за околицей которой начинался густой лес. Вдоль дороги тянулся светлый березнячок. Ступив на его территорию, ты весь превращался в сплошной поиск. Глаза бегали от одной низинки к другой. Наклонять спину в 10 лет было легко и просто, и я без конца разгребала слипшиеся листики, из-под которых нередко высовывалась бархатистая зеленоватая шляпка моховичка. «Мама, посмотри, какой гриб!» — гордо поднимала я над головой срезанную ножом добычу. Она, улыбаясь, неспешно возвращалась, и я с удивлением замечала, что дно её корзинки уже скрыто и рябеньким подберёзовиком, и крепенькими маслятами с жёлтым подбрюшьем, и даже парой боровичков. Я ревностно ахала — и когда успела набрать столько? Августовские поляны выглядели мятыми из-за пожухлой травы, но какие-то цветы с ползучими стеблями, резавшими пальцы, пока набрать было можно. Уносили с собой пару килограммов дикой груши. Варили её с яблоками, которым она придавала такой волшебный аромат, что зимой подогретое огненным чаем варенье пахло и лесом, и жарким августом, и подвядшим букетом, и счастьем безмятежного детства. Ближе к обеду устраивали пикник на подстилке из отмерших сосновых иголок. И так вкусно уплетались за обе щёки простейшая отварная картошечка с укропом, куриная котлетка и розовый помидор с сочной перламутровой серединой! А потом за щёку укладывалась конфета «Гусиные лапки», таявшая медленно, ванильно-шоколадно, и делавшая продолжение грибной охоты замечательно приятным. Мама успевала всё — и поаукаться, и рассказать о груше-дичке, и что за птичка запела, и трав набрать на сушку, и грибов на жарку-засолку. Иногда нас в лесу заставал дождь. Сосняк сразу становился шумным, серел, будто злой старик укутывал его лёгкой ватой. На остановку автобус приходил не сразу. Уставшие, мы с сестрой жались к маминому боку. Иногда в кармане её старой кофточки я находила ту самую грушу-дичку или миниатюрную бараночку с маковыми зёрнышками. Всё это немедленно съедалось-схрустывалось. И была дорога домой, когда дождь растекался струями по автобусному стеклу, и хотелось вобрать в себя прошедший день до донышка, унести, сохранить его силу и питаться ею на крутых жизненных изгибах, без которых, конечно, не обошлось. Ой как не обошлось! Но тогда я ничего такого не знала. Ирина ИВАНЧЕНКО